Лидия Иосифовна Гончарова рассказала о детстве в оккупированной Чернянке

Лидия Иосифовна Гончарова всю жизнь прожила в Чернянке на улице Ленина, почти в самом центре. Здесь она родилась, здесь прошло её детство, на которое выпали суровые месяцы фашистской оккупации. Сегодня она с грустью признаётся, что детские годы помнятся ей намного ярче и чётче чем то, что происходило неделю назад. В беседе с Лидией Иосифовной о Великой Отечественной войне не было необходимости задавать наводящие вопросы — память сама оживляла события 80-летней давности, будто это всё было только вчера. Оставалось лишь записывать её рассказ от первого лица и в который раз поражаться мужеству и стойкости русского народа.

«Война унесла жизни трёх человек из моей семьи. Старший брат Николай служил срочную службу в военно-морском училище города Кронштадта и попал на фронт с самых первых дней. Он погиб в декабре 1941 года. И тогда же в армию призвали отца. Папе шёл 43-й год, мы думали, что его уже не заберут, но ему тоже пришла повестка в военкомат. Перед самой оккупацией, в июне 1942 года был мобилизован второй брат — Иван. Мама осталась с тремя детьми на руках: мне было 10 лет, Анатолию 14 и Лёне два года. 

Бои шли близко, нам были слышны взрывы и залпы орудий. Хорошо помню, как однажды мы с подругами пошли в поле собирать стерню от скошенного хлеба, ею топили печи. Отошли уже примерно на километр от вокзала, и вдруг самолёты…Гул страшный… Девчата кричат: «Ложись, сейчас бомбить будут!». Целились на станцию, где в это время стояли составы с боеприпасами. Я не помню, как мы бежали домой. Взрывы продолжали греметь ещё сутки. Некоторые снаряды долетали даже до леса. Нас всех мама спрятала в погреб, а корову с телёнком выпустила из сарая, и они бегали по двору. Она боялась, что если снаряд попадёт в сарай, мы останемся без кормилицы.

На железной дороге тогда погибло много наших ребят. Ходили слухи, что учительница немецкого языка была связана с фашистами и передавала им информацию о передвижениях русских войск. И как только шёл эшелон с боеприпасами или ехали вагоны с солдатами, тут же налетали вражеские самолёты и бомбили железнодорожную станцию. Позже, во время оккупации, она работала переводчицей.

Наши войска отступали. Мы тогда не знали, где конкретно шло сражение, вероятно, сильнее всего сопротивление было в районе Ездочного и Крупского, но я хорошо помню, что саму Чернянку немцы захватили почти без боя, слышна была только небольшая перестрелка. 1 июля они перешли Оскол в районе Красного Острова. Возле моста схватили троих подростков, у одного из которых нашли винтовку. Это был Павел Бойченко, наш сосед. Он с самых первых дней войны, как и большинство чернянских мальчишек, учился стрелять, и в тот день отправился охранять мост. Немцы сочли его партизаном, как и двух других ребят — Белова и Седикова, которые всего лишь шли забирать с луга телят. Тогда дед Павла, которому в то время было уже 100 лет, стал перед фашистами на колени и просил, чтобы убили лучше его, а внука отпустили. Но те были неумолимы и всех троих мальчишек расстреляли. Их похоронили там же, на Красном Острове.

Когда враги только приближались к Чернянке, многие жители эвакуировались за Дон. Мой брат Толя тогда сказал: «Я при немцах здесь не останусь, всё равно уйду. И Лёне нельзя оставаться, я и его с собой заберу». Он был уверен, что фашисты будут расправляться со всеми мужчинами, даже самыми маленькими. Конечно, этого всего он маме не говорил, только мне. Когда немцы захватили Красный Остров, Толя решил, что нужно немедленно бежать. Он взял на руки двухлетнего Лёню и уже собрался уходить. Мама, которая о его планах даже не подозревала, очень испугалась. Она схватила ребёнка, и еле-еле смогла забрать его у брата. А Толя вырвался, и, несмотря на крики и плач матери, всё же убежал. Позже вернувшиеся из эвакуации соседи сказали, что видели его убитым в камышах под Доном. Но они ошиблись. Анатолий, которому тогда было всего 14 лет, переплыл Дон и ушёл от фашистов.

С первых же дней оккупации немцы начали хозяйничать. Выкапывали картошку, забирали птицу, яйца. Заставляли женщин доить коров, чтобы выпить молоко сразу же, парным. Мне было очень страшно, я всегда старалась спрятаться за маму. Ещё они очень боялись мин. Согнали в парк всё население и заставили граблями, тяпками или даже руками перебрать каждый листик, каждую травинку.

Потом по улицам Чернянки пошли мотоциклы и огромные машины. Но они не учли того, что наши дороги были песчаными, от центра до переезда — сплошной песок! И там, где лёгкие полуторки свободно проходили, тяжёлая техника буксовала. Тогда они пригнали рабочих. Мы их называли мадьярскими евреями, потому что они были одеты в одежду, похожую на венгерскую форму. Они привозили дубы и настилали их вдоль дороги, а потом поперёк. Над ними страшно издевались, практически не кормили и заставляли выполнять самую тяжёлую работу. Однажды один из них забежал к нам в огород и стал рвать фасоль и есть её прямо со стручками, настолько он был голодным. Мама поспешила дать ему хотя бы кружку молока. Но немец-надзиратель, увидев это, ударил её плёткой по руке, и эта кружка покатилась по двору. А парня жестоко избил. А потом достал пистолет и пригрозил маме, указывая на нас с братом: «Пух! Пух!». Мол, застрелит нас, если она ещё кого-то покормит. Мама испугалась, заплакала, схватила нас и скорее спряталась в доме.

Однажды мамы не было дома. Мы с двухлетним братом сидели на крылечке, когда в наш двор зашли два фашиста. Они загнали в палисадник всех цыплят, и наших, и соседских, стали их ловить, отрывать им головы и складывать в корзинку. Лёня, увидев это, заплакал и закричал мне, не понимая, чем это грозит: «Лида, Лида, побей дядю, он нашу цыпочку рвёт!». А немец выхватил пистолет и выстрелил в нашу сторону. Я упала, прикрывая собой брата, а пуля попала в сени прямо над нами. Немцы набрали цыплят и ушли, а Лёнька с тех пор замолчал… Только спустя почти год он снова заговорил.

Рядом с центральной площадью, где был продуктовый магазин (сейчас это кафе «Оскол»), стоял столб, на котором до войны висел репродуктор, оповещавший чернянцев обо всех событиях. Однажды нас всех согнали к этому столбу, на него подвесили за руки Марусю Толмачёву, молодую девушку. Никто не знал, в чём она провинилась, а фашисты ей на грудь повесили табличку со словом «Вор». Нам было её очень жалко, но никто не осмеливался прийти ей на помощь. Толпа стояла недвижимо. Только её брат Коля, который был тогда немногим старше меня, хотел хотя бы подать Марусе воды, но за это немцы его сразу же расстреляли, а тело потом подвесили на крюк на всеобщее обозрение.

Наши войска терпели поражение, и большую группу советских солдат окружили, взяли в плен и пригнали в Чернянку. Они шли по Октябрьской улице — полураздетые, голодные, многие раненые. Это было очень страшно. В центральном сквере, где сейчас расположен памятник Скорбящей Матери, в то время был пионерский парк, окружённый высоким штакетником. Там проходили все пионерские сборы, а зимой заливали каток. На эту территорию и загнали военнопленных.

Я помню, как прибежала наша соседка Поля и закричала: «Тётя Наташа, мама, скорее! Собирайте всё, что есть — хлеб, картошку, воду, молоко! Наших пленных привели!». Все наши женщины, конечно, сразу бросились туда. Хватали, у кого что было в печи, на столе, и несли пленным. Мама мне говорила: «Лида, бери кружку! Бери мой фартук!». В него она положила варёную картошку и бураки, а сама взяла хлеб и кувшин с молоком. Немцы стреляли в воздух, пытались отпугнуть людей, но они всё равно подходили, бросали в толпу принесённые продукты. Заметив, что детей они не прогоняли, стали подсылать нас. Один из раненых попросил воды, и мама направила меня к нему с кружкой. Но когда он стал пить, я увидела, что вода льётся у него из перерезанного горла… Я заплакала, но мама сказала, чтобы я продолжала, передавала воду дальше, чтобы и другие могли утолить жажду хоть немного.

Потом пленных перевели на территорию промкомбината. При входе там стояло двухэтажное здание управления, а вокруг цеха — слесарный, столярный и другие, в которых и разместили узников. Содержали их в ужасных условиях, практически не кормили, изнуряли тяжким трудом. Рядом с комбинатом жила Мария Нечепуренко, она рассказывала нашим женщинам, что по ночам часто слышала за лагерем выстрелы — это расстреливали пленных, вероятно, тех, кто уже не мог работать или ослаб от ран.

Зима в тот год выдалась суровая и снежная. Сугробы были по самые окна. Местных жителей выгоняли каждый день расчищать дороги от снега. Однажды под вечер мы увидели, что по улице к нам идёт большая толпа людей. Это были пленные мирные жители, которых на некоторое время расселили по домам. К нам определили семью из четырёх человек — мужчину в возрасте, его жену, их дочь и внучку, девочку чуть младше меня. Мама затопила печку, стала собирать на стол, и только потом мы увидели, что женщина была беременна, уже на поздних сроках. На расспросы она ответила, что занимала какой-то высокий пост в руководстве, и кто-то из местных её выдал немцам. Муж решил последовать за ней, а за ними пошли и дочка с внучкой. Они не могли даже предположить, какая судьба их ждёт…

Мама надеялась, что она сможет уговорить полицая (он был из чернянских, и мама знала его с детства) отпустить хотя бы беременную женщину и девочку, даже стояла на коленях перед ним, но у неё ничего не вышло. Со слезами она собрала им с собой что-то из вещей, из чего можно было сделать подобие пелёнок, и больше мы их не видели. Их погнали дальше вместе с узниками концлагеря, которых потом сожгли в Гусёк-Погореловке Прохоровского района.

Советские войска наступали, но немцы оказывали серьёзное сопротивление. В центре посёлка в огородах они расставили миномёты, стреляли почти без перерыва, а наши вели ответный огонь. Мама снова спрятала нас в погребе. Кто-то из фашистов занял очень удобную позицию — в самом центре, в недостроенном здании клуба на втором этаже и оттуда расстреливал всех, кто попадал в поле зрения. Под этот обстрел попало очень много наших солдат, убитых было больше 200 человек...

29 января Чернянку освободили. Утром после боя местные жители вышли на улицы в надежде найти хоть кого-то раненым, но ночью был сильный мороз, и если кто-то и оставался в живых, то он просто замёрз. Наши женщины, в том числе и моя мама, стали хоронить убитых бойцов. Они оплакивали каждого погибшего солдата. Никто не мог быть равнодушным, ведь похоронки приходили практически в каждую семью.

Какое же было счастье, когда в посёлок пришли наши солдаты! Снова женщины и девушки плакали, но теперь уже это были слёзы радости».

Великая Отечественная война закончилась победой советского народа 77 лет назад, но каждое воспоминание о тех страшных событиях и сейчас задевает до глубины души. Тем более, когда своими рассказами о них делятся непосредственные участники — ветераны и дети войны. Время неумолимо забирает от нас тех, кто своими глазами видел все страдания, которые принёс нашему народу фашизм. Сегодня мы просто обязаны просить оставшихся дедушек и бабушек рассказывать нам о том времени снова и снова, чтобы эти воспоминания даже после их ухода продолжали жить в наших умах и сердцах и не позволяли забывать о том, что это такое. Эту память мы должны передать нашим детям и внукам, и они будут так же, как их прадеды, строить и защищать мир, в котором нет места фашизму.