Харьковчанин Михаил: «Мы воспринимаем всё разумом. Сердце, конечно, горит огнём»

Школьная, Восточная, Радужная, Зелёная, 1 Мая, наверное, чернянцы подумают, что я перечисляю улицы райцентра. А вот и нет, это названия улиц в селе Циркуны Харьковской области. Они были родными много лет для Михаила и Ирины, но в конце февраля пара приняла решение покинуть дом, точнее их к этому решению вынудили обстоятельства. И теперь улицы с такими же названиями окружают их здесь, в Чернянке. Как же так вышло, что одни и те же названия, одни и те же имена у людей, вот только кто-то решил в 90-х, что люди там теперь не русские, как написано в графе национальность в паспорте, а украинцы, потом, что они должны разговаривать только на мове, потом — читать, а теперь ещё и мыслить. Но, как говорит Михаил: «Вы поймите одно, мы — русские!».

Маленький домик недалеко от реки Оскол сегодня для харьковчан стал приютом. Во дворе ещё много работы, есть небольшой палисадник, где можно посадить цветы. И даже грядки для картошки определены. В доме пахнет борщом. Спрашиваю:

— Украинский борщ будет на обед?

— Да, какой же он украинский, — отвечает хозяйка. — Я родилась в Краснодарском крае, мама меня там его варить учила, так что, скорее, кубанский, а не украинский.

Старенький домик встречает скрипучим полом.

— Пока так живём, вот после дождя крыша протекла, но соседи у нас замечательные, сегодня ждём ребят, всё посмотрят, замерят, помогут отремонтировать, — говорит Михаил. — Зато у нас телевизор новый, — показывает он на старенький ламповый телевизор в углу, который отдал также кто-то из соседей. — Мы рады.

24 февраля в Циркунах начали стрелять. Село находится на окружной дороге Харькова, потому — важный объект.

— В пять утра мы проснулись от того, что люстра звенит. «Неужели землетрясение», — подумал я. Потом вдалеке услышали: «бух!», «бух!», — вспоминает Михаил, усаживаясь в небольшое кресло.

Из кухни доносится звонкий женский голос. Приветливая немолодая женщина с чуть припухшими, видимо от слёз, глазами появляется в комнате. На руках немного тёртой моркови и свёклы — зажарка для борща в процессе:

— Я иду свои пять копеек вставить. Мы смотрели телевизор. У нас тарелка была спутниковая направлена на Россию, и там политики говорили, что война продлится пять дней. И вот мы эти пять дней просидели в подвале, но стрельба не закончилась. На пятый день так бомбанули, что рядом начали гореть дома, мы просто повыскакивали и поехали в чём были. Благо, что ещё бензин в баке залит. Встретили российские бронетранспортёры, так они нас вывезли, там же из посадок стреляли диверсанты. Войска нас сопроводили до самой границы, в Журавлёвку.

После вместе с ещё несколькими семьями из Циркунов они два дня провели в Ближней Игуменке, где прошли фильтрационные проверки. Потом оказались в пункте временного размещения в Чернянке.

— Вы знаете, наша жизнь такая интересная штука, я родился на Сахалине, супруга — в Краснодаре, а вот встретились в годы учёбы в Харькове, и он стал для нас родным. 50 лет там трудились и жили. Сейчас дочка и внук ещё остаются там, — рассказал Михаил. — Я сам котельщик по образованию, занимался котлами большой производительности. Мы хорошо работали, но вот в 90-х всё изменилось, многие заводы развалились, с работой было проблематично. Но мы смогли удержаться на плаву. Я по работе проехал всю территорию России, был в Европе и даже в Африке. Есть с чем сравнить.

Рассказ прерывает телефонный звонок.

— Ир, Лена звонит, ответь.

Ирина молниеносно появляется в комнате, вытирая наспех руки кухонным полотенцем. Берёт телефон и удаляется на свою территорию. Пол поскрипывает вслед за её шагами. Понимаю, что звонит дочь из Харькова.

— А потом пришёл к власти Ющенко, и всё начало «желтеть» на Украине. Потом — Янукович, но он оказался трусом и сбежал. Если бы он сразу погасил в зародыше то, что начиналось, было бы проще. После 2014 года мы знали, что происходило на Донбассе, у нас там родня, но и на себе чувствовали перемены. Началась эта украинизация, а проще говоря, отмена всего русского. Начали с языка в школах, дети уже только дома могли говорить на русском…

Михаил останавливается, будто ещё раз перебирая в памяти все события последних 20 лет. Развал СССР стал в жизни каждого человека тогда переломным. Такой трещиной на пятке, которая всё время мешает идти дальше, она ноет, ноет и никогда не заживает, только чуть затянется и опять треснет. Вот теперь, видимо, пришлось принимать уже не мази и обезболивающие, а более суровые «хирургические» методы.

Ирина возвращает телефон супругу. С улыбкой и облегчением, вздыхает:

— А наш-то сегодня полшоколадки заработал, — говорит она мужу про внука. А мне поясняет. —  Там, на высоких этажах, бабули живут, они же за водой не набегаются, а внук вот пока тихо сходит, им принесёт, вот сегодня поблагодарили, дали полшоколадки. А вообще у них в гараже картошка есть, так что хоть не голодают.

— А почему с вами не поехали?

— Да разве же там было время заезжать куда-то? И из города не выедешь.

— А в Европу говорят «зелёный» коридор для украинцев.

— Он-то «зелёный», но, во-первых, туда с деньгами ехать нужно, во-вторых, у дочки в баке 15 литров. Вы сами понимаете, что это только доехать до Белгорода, не дальше. А бензин сейчас там самая большая ценность, потому что нет электричества, и люди заправляют хотя бы генераторы, чтобы сохранить продукты в холодильнике, зарядить телефоны и быть на связи с родными. Деньги ей переслать не можем, всё закрыто. Мы, как только границу пересекли, нам пришла SMS: «Вы въехали в страну-агрессор». Короче, назад дороги нет, особенно если у тебя в паспорте национальность русский. А в Харькове там у многих так.

— Так как же быть?

— Да вот так, пока дочь и внука оттуда не вытяну, никуда. Мы же тут у вас в Чернянке побыли какое-то время, а потом, когда выяснилось, что будет ещё партия беженцев, то нас перевезли в Липецкую область, в село Капитанщино, там, в лесу, был на базе лагеря или пансионата организован большой пункт временного размещения. 750 человек почти собрались, и многие были из Циркунов. Потом все начали разъезжаться по родственникам, но мы решили вернуться сюда. И к дочке ближе, и нам здесь люди понравились. Вот не для лести, но скажу, как вам повезло тут с властью. Татьяна Петровна, глава ваша, она же нас и встретила, и каждый день на связи была, а когда в Липецк уезжали, проводила до самой границы и перекрестила вслед нашу колонну транспорта. Где такое отношение увидишь? Да и с людьми многими познакомились. Нам здесь понравилось, душевные все, сопереживают. У нас давно такого не было, только среди узкого круга друзей, — ответил Михаил.

— Но, когда всё нормализуется, вы же здесь жить не планируете?

— Почему же? Я хочу здесь жить! Уже работу ищу, как только оформлю документы, сразу пойду. Есть сарайчик у нас тут во дворе, может, ещё даже курочек заведём, сажать картошку будем, люди надавали, у кого есть излишки. Прям, вот принесли, мы даже и не ожидали.

В дверном проёме появляется Ирина. Как только разговор становится ей интересен, она отвлекается от борща:

— Там остаться мы не могли. Они бы нас потом всё равно вырезали. Света нет, газа нет, даже нельзя было выйти, людей похоронить, дома которых разваливались. И в наш дом прилетело, потом сообщили. Мы, наверное, не сможем так сразу вернуться, потому что побаиваемся, этих бандеровцев и крысиным ядом теперь не вытравишь оттуда, это у них на генном уровне сидит. Мне отец рассказывал, он, кстати, после Великой Отечественной ещё семь лет на Западной Украине воевал вот именно с такими нацистами. Это — фанатики смерти и убийства, и жить рядом с ними — страх и ужас.

— После 14-го года мы стали чувствовать всю эту ненависть на себе очень явно, просто команды «фас» им не было. Сначала пошло очень тяжёлое разделение церкви. Всех заставляли ходить в украинскую раскольническую, а мы не понимали, зачем нам туда идти, ведь нас крестили в русской, — подхватывает разговор Михаил. — Раньше мы отмечали 9 Мая торжественно, а потом прямо на улице ставили большие столы, варили кашу, и все вспоминали наших героев-дедов.

— У нас сейчас тоже так, — говорю я.

— Но нас этого лишили. В один из Дней Победы приехали к памятнику БТР и просто разогнали всех. Это уже много лет прошло, мы с тех пор просто семьями дома собирались.

Ирина поглаживает супруга по плечу, в воздухе повисает секундная тишина. Телефонный звонок прерывает её.

— О, это по крыше звонят, я вам говорил, что сосед обещал, — обращается ко мне Михаил. Ирина же приглашает на кухню пить чай.

— Как Вам это удаётся, столько пережить, дом, в котором 50 лет прожили, потерять, и вот так спокойно и даже с улыбкой сохранять равновесие? Нет злости? Ненависти?

— Мы воспринимаем всё разумом. Сердце, конечно, горит огнём, но это уже личное.

— Розочки мои там остались и сад, — говорит Ирина. — А ещё я вот столько лет не могла к отцу на могилу в Краснодарский край съездить на Пасху, на границе это было проблематично, а теперь наоборот, оставила в Циркунах маму на кладбище, и даже порядок не успела навести…

Ирина вздыхает, но тут же, улыбнувшись, говорит:

— А в прошлом году было такое изобилие яблок, слив, груш, абрикосов, персиков, клубники, малины, мы просто не знали, куда их деть. Корзины, коробки, банки, закрутки — полный подвал, муж носил вёдрами на работу. На моей памяти никогда такого не было. Миша тогда говорил, что, видимо, земля чувствует, что на следующий год будет голод или неурожай… А тут — война…

— А как ты всю зиму за своей розой гонялась? — обращается Михаил к жене. — Вот понадобилась ей именно одна роза, она её всю зиму искала… Только теперь посадить не удастся...

Благодаря родственникам супруги смогли купить небольшой домик в нашем посёлке. И вот так русские из украинского села Циркуны стали нашими. Нашими соседями, знакомыми, героями нашей публикации, а для кого-то даже и друзьями. И всё это так быстро произошло, просто потому, что они — русские. И борщ Ирина варить украинский так и не научилась, а есть ли разница?

В нашей беседе, конечно, затронули и проблемы, с которыми здесь столкнулись граждане Украины. Несмотря на сопереживание россиян, они есть. Выплат, которые получили супруги, чуть не хватило на медсправку и нотариально заверенный перевод паспорта. Гривны, которые были с собой, удалось обменять лишь в Белгороде, но и тут условия диктуют барыги-перекупщики. Банк лишь один в регионе занимается обменом, но к нему нужно добраться, заправив машину за рубли. И это не один из замкнутых кругов. Благодаря решению правительства об упрощённой процедуре получения гражданства, Михаил и Ирина так быстро смогли приобрести небольшой домик и начать свою жизнь с новой страницы.