Корреспондент Анатолий Гусаков записал воспоминания угнанной на работы в Германию землячки

Война с Германией принесла немало горя. В полной мере хлебнула его в лихолетье уроженка хутора Малого Мария Марадуда. Воспоминая о перенесённых страданиях записала её дочь Любовь.

«…Стояла поздняя осень 1942 года. На хуторе хозяйничали оккупанты. В первых числах ноября к нам в сопровождении полицаев пришёл староста и приказал за 24 часа подготовить меня к отъезду в Германию. Мама упала ему в ноги, умоляя оставить меня дома. Староста был неумолим. 

Нашли старые тёплые одежду и обувь, собрали сумку сухарей. Вдобавок за ночь мама связала небольшой тёплый платок. Утром 7 ноября я была с другими девчатами на железнодорожной станции. Здесь под охраной солдат и полицаев нас ждал товарный поезд с вагонами для скота. Сидеть и спать в нём, продуваемом всеми ветрами, пришлось на холодном полу, из‑за чего многие девушки сразу же простыли.

Ехали долго. Продукты, которыми нас снабдили дома, закончились быстро. Еду пришлось просить во время коротких остановок поезда на станциях и полустанках. Привезли нас в небольшой немецкий городок, после разгрузки поселили в бараках, ранее служивших для животных. Выдали халаты из грубой ткани, на ноги надели деревянные колодки. Работать определили на бумажную фабрику, до которой было несколько километров. Добирались пешком. Колодки мешали ходить быстро и набивали на ногах кровяные мозоли. 

Однажды прессом мне отбило половину пальца на руке, как только рана зажила — перевели работать на кухню раздатчицей еды таким же, как сама, девушкам, угнанным в Германию и военнопленным, работавшим на соседнем заводе. Была возможность подкармливать их, измождённых и истощённых, накладывая побольше картошки и брюквы. Но это длилось недолго. Одна из землячек, надеясь, что ей достанется место раздатчицы, сообщила об этом охране. Так оно и случилось. Мечтая отомстить за предательство, подумывала даже сбросить её с поезда, когда будем возвращаться домой. Но обида со временем прошла.

За то, что подкармливала пленных меня наказали: на несколько дней посадили в карцер, где совершенно не давали есть. После карцера меня отправили на авиационный завод, где обучили сборке моторов для самолётов. Уже в первый день новой работы меня вдруг осенило, что, участвуя в сборке самолётов, которые будут бомбить наши войска, города и сёла, я помогаю фашистам. Стала думать, как сделать наоборот. И однажды решилась: будто нечаянно поменяла, вопреки инструкции, местами провода на двигателе. Результат превзошёл ожидания. При контрольном запуске мотор задымил, произошло что‑то вроде небольшого взрыва. 

На время разбирательства причин случившегося оказалась в камере-одиночке, совершенно без еды. Но видно немцам и в голову не приходило, что авария с двигателем подстроена специально, и меня выпустили, но отправили не двигатели собирать, а катать вручную по воде тяжёлые металлические трубы, что пришлось делать до самой победы.

Чем ближе был фронт, тем опаснее становилось там, где мы подневольно работали. Частыми были бомбёжки, от бомб мы укрывались в подвалах. Иногда не успевали спрятаться. Однажды бомбардировщики появились в небе, когда мы находились в бараке. Одна из бомб разорвалась буквально в нём, он загорелся. Дрожащие от страха, черные от копоти и грязи девушки еле успели выскочить из помещения. К счастью, все остались живы. 

В апреле 1945 года нас освободили американцы. Событию мы обрадовались, но ещё больше радости было в мае, когда все узнали о нашей долгожданной победе. Но домой нас отправили только осенью. До этого момента было множество проверок. Сначала американцами контрразведчиками, потом своими особистами. И только когда всё закончилось, нам дали разрешение на отправку в Союз. Несколько дней добирались пешком до вокзала, откуда уже поездом поехали домой. Когда с девушками-землячками оказались в Чернянке, ни одна не сдержала слёз радости. 

Со станции многие из нас пошли на рынок. Там неожиданно увидела маму. Она торговала яблоками из нашего сада. Подошла к ней и спросила, почём яблоки. Она мне в ответ:

«Девочка, я тебя ими угощу».

Мама меня не узнала. В Германии я сильно исхудала, к тому же одежда на мне была грязной и оборванной. Я не вытерпела и на весь рынок закричала:

«Мама, это ж я, твоя дочь!».

Мама обняла меня и в слёзы, и ещё долго слова не могла вымолвить. От обильной еды дома я заболела. Мама долго поднимала меня на ноги…».

P. S. Замуж Мария Ивановна вышла в 30 лет. В семье родились трое детей. И только им она рассказывала о том, как оказалась и находилась три года в Германии. Никому другому эту историю она при жизни не доверила.